По лабиринту памяти. Повести и рассказы - Ольга Трушкова

Кавказ – это юг? Юг. Красноярск – Сибирь? Да. Замёрзли сибиряки? Замёрзли.

Что ещё было-то у них с Машей, чтобы он о ней постоянно думал? Встреча у магазина, когда она летела с крыльца, звала мамочку и насмерть перепугалась, увидев вместо неё его, Костю?

Нет, здесь, пожалуй, зря он иронизирует. Она, действительно, очень испугалась. Шутка ли, с такой верхотуры упасть! А если бы его рядом не оказалось?

Костя представил, что могло быть, не окажись его тогда возле крыльца, и зябко повёл плечами. Сотрясение мозга получила бы она, не меньше.

И грустно произнёс вслух:

– Похоже, сотрясение мозга получил я.

О дне её рождения он старался даже и не вспоминать, от этого его голова совсем шальной делалась.

Костя вздохнул, бросил взгляд на часы и пошел в общежитие.

«Муравейник» затихал. Музыка уже не гремела, прекратилось хождение по коридору. Рабочий люд отходил ко сну. Но у Костя отойти туда никак не получалось. Лег на кровать, включил транзистор, нашёл нужную волну. Сейчас по «Маяку» начнётся его любимая передача «После полуночи». Он будет слушать хорошие песни, отвлечётся от невесёлых мыслей, и Маша уйдёт.

Но Маша упрямо не хотела уходить. Более того, затащила-таки его на свой день рождения, хотя он и сопротивлялся из последних сил!

Вот она стоит перед ним, сияет своими серыми глазищами, улыбается и говорит, что рада его, Костю, видеть. Этикет, конечно, соблюдала. Как же, рада! Да ещё очень! Именно ему рада! Он, Костя, хоть и технарь, но это понял сразу. Про этикет, конечно.

Вот она, наевшаяся хмельных ягод, смотрит на него недоумённо и не понимает, почему он запрещает их есть дальше.

Вот…

– Да кончится это когда-нибудь, в конце-то концов? – немо вопрошает Костя Машу.

А из транзистора неслась уже открытая угроза его свободе:

Я тебя давно опоилаКолдовскою травой.Никуда не денешься,Влюбишься и женишься,Всё равно ты будешь мой!

Он накрыл голову подушкой – настырная Маша достала его и там. Голосом Валерия Ободзинского.

Ох, и свела судьба!Ох, и свела судьба!Ох, и свела судьба нас…Только не подведи,Только не подведи,Только не отведи глаз!

Маша тоже любила передачу «После полуночи». Сейчас она слушала эту же песню и думала о Косте.

Глава 19

А между тем приближался Новый год, весёлый праздник, любимый и детворой, и взрослыми.

Ёлочку Маша увидела сразу, как только вошла во двор. Маленькая, пушистенькая, она напомнила ей далёкий сибирский городок, по которому девушка всё-таки очень скучала.

– Ну, здравствуй, лесная красавица! – Маша сняла перчатку и погладила колючую ветку. Закрыла глаза, вдохнула неповторимый запах хвои. Запах детства. Запах далёкой родины.

Бабка, видевшая из окна свернувшую к дому девушку, обеспокоилась её долгим отсутствием и, накинув на голову тёплый платок, вышла на улицу.

– Откуда это чудо? – спросила Маша.

– Егор где-то добыл. У нас-то ёлки не растут, сосну ставят на праздник, а он заладил одно: «Маше надо ёлку! Маше надо ёлку!»

Бабка так потешно передразнила Егора, что девушка звонко расхохоталась. Засмеялась и бабка.

Вечером Егор принёс ёлочные игрушки, установил ёлочку, но где её приобрёл, так и не сказал. Они вдвоём наряжали красавицу, а бабка, глядя на них, тихо радовалась и тайком их крестила.

Игрушки были старые, некоторые наполовину разбитые. Но всё равно ёлочка выглядела очень нарядной. Так же, как в Машином детстве, только там была не ёлочка, а ёлка, и наряжала она её не с Егором, а с мамой и бабой Нюрой.

Дома у них на Новый год всегда стояла ёлка. Большая, под потолок. Папа заносил её в дом, но сразу не устанавливал. Он говорил, что елка должна сначала познакомиться с их домом, с Машей и с мамой. С папой она уже в лесу познакомилась. Маша хотела потрогать елку, а та её уколола.

Потом папа устанавливал гостью из тайги на крестовину, и Маша с мамой её наряжали. Игрушек почти не было, но зато была большая и очень красивая звезда. Папа надевал её елке на самый верх. Баба Нюра приносила много блестящих бумажек, и они с мамой нарезали из них узенькие полоски. Почему-то мама и баба Нюра называли их дождиком, хотя полоски были сухими. Полоски тоже развешивали на ветках, еще на них набрасывали кусочки ваты.

Но главное – это гирлянды конфет в фантиках!

Конфеты в фантиках покупали Маше только с получки. Редко. Обычно мама и папа приносили в бумажном кулёчке карамельки – подушечки с непонятным названием «дунькина радость». Маша часто видела одну тётеньку с соседней улицы, которая всегда пела про какое-то горе и плакала, а взрослые говорили:

– Опять Дуньке радость – зарплату получила.

Маша понимает, что от радости поют, и те взрослые правильно говорили. Но она не понимает, почему тогда тетенька, если у неё радость, пела про горе и плакала? И почему вкусные подушечки называются её радостью?

Спросила у мамы, а мама вздохнула, погладила Машу по голове и сказала:

– Не дай бог никому такой Дунькиной радости!

Потом та тётенька умерла, потому что, оказывается, у неё совсем-совсем никого не было: ни мамы, ни папы.

Теперь Маша поняла, почему тётенька пела про горе и плакала. Это очень большое горе, когда нет ни мамы, ни папы.

Маша тоже бы плакала и даже, наверное, тоже бы умерла.

Грустно улыбнувшись своим воспоминаниям, Маша подумала о том, что все реже и реже стала вспоминать о своих родителях, вот даже на последнее письмо никак не соберется ответить. Надо завтра же им написать и отправить поздравительную телеграмму. Да и соседей поздравить надо: тётю Галю, бабу Нюру, деда Санчу.

Баба Нюра – первая Снегурочка из Машиного детства…

Дед Санча – первый Дед Мороз…

Глава 20

Колоритную фигуру являл собой этот дед Санча. Сын промыслового охотника, он с малых лет привык к лишениям таёжной жизни. Был немногословным – не любил пустопорожней болтовни, когда-то слыл первым парнем на деревне, хотя сам о том даже не догадывался. А чем не хорош-то был Ляксандра, сын Филимона Барвина? Высок, плечист, густые русые волосы, что твоя шапка. Глаза, будто небушком подаренные. Красавец!

А уж про силу его богатырскую так прямо легенды хаживали: и медведя-то он едва не голыми руками брал, и даже рысь боится с ним повстречаться. Но сам Александр решительно отвергал байки сии:

– Брехня всё это.

На девок внимания не обращал. Толку-то от них, от девок этих: на охоту не годны, только и умеют глаза закатывать, трещать без умолку, визжать да хохотать без всякой на то причины.

Но всё до поры до времени.

Возвращался как-то Александр из тайги и, чтобы спрямить дорогу, пошел через болото. Ему-то тропа ведома.

Но не ведома была эта тропа Нюрке Никишиной, приехавшей в их деревню из Зимы к своей тётке Лукьянихе, жившей по соседству с Барвиными. Пошла Нюрка клюкву собирать да и заплутала в болоте, чуть не утонула, едва выползла.

Так и предстала пред Александром будущая судьба его, сидящая на кочке, измазанная по самые уши болотной жижей и размышляющая о своих дальнейших действиях.

«Эва, угораздило же девку в саму Чертову пасть забресть! Не нашенска, однако. Нашенски-то знают это место, без проводника не сунутся», – подумал парень.

Неслышной поступью охотника он подошел к девушке, молча взял её на руки и так же молча прошагал по болоту с полкилометра. Выйдя на безопасное место, осторожно опустил свою ношу на землю и коротко бросил:

– Таперича сама за мной ступай. След в след.

Только вот не учёл Александр, что его-то след равен её двум и бедная девка опять завязнет в болоте.

Пришлось парню нести её до ближайшей опушки. Так же молча.

От опушки расходились в разные стороны три тропы. Не тратя лишних слов, Александр коротко объяснил их направления:

– Эта – на Балабаевку, эта – на Междуречье, а котора прямо – та в Хортагай.

Выбирай, мол, сама, куда топать.

Да и пошагал своей дорогой, подумав напоследок: «Таперича ужо сама дойдёт, не заплутат. Болото позади.

А девка, однако, стояшша. Не вопила лихоматом. Не спужалась. Друга б на её месте потопла б, однако».

Тем бы встреча эта и закончилась, да дернул же его чёрт оглянуться! Девушка, припадая на одну ногу, шла той же тропой, что и Александр, только значительно от него отставая.

В деревню они вошли вместе.

Нюрка потеряла ведро, а Александр – покой. Так и стоит у него перед глазами эта девчонка в болотной жиже. Да и сама Нюрка стала чаще обычного навещать свою тётку, не забывая при этом попасться на глаза чудному охотнику.

Через год Александр справил себе хороший костюм и хромовые сапоги. Хотел купить ещё фетровую шляпу, но поразмыслив, решил, что она ему ни к чему, и приобрёл картуз с лакированным козырьком.